Я сегодня пришёл довольно рано. Отменили последнюю пару, да и на физкультуру я не поехал – в общем, днем был дома, точно не помню во сколько. Матери дома не было, сестра с бабушкой столовались на кухне. Я, как обычно, суховато поздоровался, наскоро сполоснул руки и прошёл в свою комнату.

Первым, что меня взбесило, был велосипед, стоящий посреди комнаты. Я чертыхнулся и вывез его в коридор.

Следующим был компьютер. Когда-то давно, может, год назад, я прожигал каждый день «студенческих лет» у телефона. Теперь для меня его полностью заменил вот этот самый дурной системный блок с колонками, экраном и прочей ерундой.

Так вот он не включился.

Я, не будь дурак, попробовал ещё раз.

Нет.

В голову ударила мысль. Ударила больно – нужно было печатать реферат – нет электричества.

Пощёлкал выключатель – ну да, нету. Что ж, значит, заниматься, заниматься, опять заниматься… Завтра что-то там намечается по гистологии. Кажется, завтра суббота.

Электричества не было. Странно. Прямо в джинсах повалился на неубранную постель. Открыл учебник.

Минут через десять поймал себя на мысли, что совершенно не учу предмет, а играю в бильярд на мобильном телефоне. Вот уже полгода не могу пройти семнадцатый уровень.

Почувствовал странные позывы любимого больного желудка и отправился на кухню. Сестра говорила по телефону, так что с ней беседовать не пришлось, а вот бабуля поймала меня и начала пытать, как фашист советского разведчика:

— Ну, милок, как ты там учишься-то? Небось одни двойки-то ставят, а? Небось и на девок заглядываешься?..

Началось… Ей нельзя говорить. Ей надо рот заткнуть чем-нибудь питательным и в чулане запереть, чтоб она из-за форм своих чудесных между стен застряла и оттуда больше не выбралась никогда!.. Вас удивляет, дорогие читатели, что я так о собственной бабушке? Не удивляйтесь. Вы меня ещё плохо знаете.

Я что-то промычал, схватил первое попавшееся и отправился к себе. Первым попавшимся оказалась банка ненавистной красной фасоли. Я опять чертыхнулся и двинул обратно.

— Как день прошёл?— обратилась ко мне беременная сестра, кормившая первого сына с ложечки картофельным пюре.

— Нормально, — я сообразил, что на меня, наверное, пюре тоже есть, взял тарелку, выскреб еду из кастрюли и покинул кухню.

Я опять сел за учебник, попытался разобраться в теме прошлой лекции, но в голову лезло только то, что картошка недосолена. Идти за солью? Ну уж нет. Хватит.

По окончанию трапезы мой уже почти полностью сконцентрировавшийся мозг был бесчеловечно отвлечён телефонным звонком. Я взял трубку. Голос был знаком до безобразия.

— О… Ваня, друг мой… Что нового?

— Да ничего, как обычно. Так, опять ко мне пытался прикопаться Волосатый, но это мелочи. Поедем, прокатимся?

— Куда? Я гистологию делаю,— мрачно ответил я.

— В центр. Может, подцепим кого, а? Да и к челу одному заехать надо, должен диски пригнать.

Я согласился. Всё равно в хорошую погоду (20 градусов тепла, зелёная сухая осень), при отсутствии электроэнергии дома делать нечего. Кроме домашнего задания, конечно, но… это мы пропустим.

Иван заехал за мной через полчаса. На переднем сидении зелёной немного побитой иномарки сидела незнакомая девушка нецеломудренного вида. Мне стало интересно, кто же занял моё «законное место».

— Это Анжела, познакомься, — развязно протянул Ванес и по-хозяйски положил руку на её оголённое колено. Я скривился. Девица заржала. У неё был большой лошадиный рот и обесцвеченные спутанные волосы.

Интересно, как Вано собрался кадрить девок, если с ним уже есть одна? И если меня оттеснили на заднее сиденье? я оскорбился и предложил им поменяться со мной местами.

— А то давай, я поведу, вам там будет повеселее вдвоём,— ядовито выдавил я.

— Да ладно, старик, все о’кей,— подмигнул тот голубы глазом.

Я хмыкнул. А, ну и чёрт с ними.

Мы без приключений доехали до Сущёвского вала и забрали CD-диски у Ваниного приятеля. Надо заметить, что на протяжении всего пути «влюблённые» поминутно затягивались от общей сигареты, кидали окурки в окно и запивали своё счастье пивом. Девица дико ржала, Вано обнимал её за все места и даже целовал на светофорах.

Я молча косился на этот разврат, иногда вставляя едкие словечки и в очередной раз пытаясь пройти бильярд на мобильном телефоне.

Всё кончилось на 1-й Тверской-Ямской. Не знаю, зачем мы туда заехали, была бы моя воля, я свернул бы домой сразу, как только бы узнал, что должно произойти на этой улице… А произошло вот что. Ваня вдруг, ни с того ни с сего, никому ничего не говоря, издав междометие «О!», резко припарковался у тротуара и начал яростно гудеть. Прохожие оборачивались. Он открыл Анжелино окно и, перегнувшись через неё, замахал руками. К нам подошли.

Это была она.

Дело в том, что со мной случалось множество историй, о которых я не хотел бы распространяться, но в моей биографии есть одно тёмное пятно, которое, пожалуй, является самым запылённым и незатронутым чужими любопытными носами (кроме Ваниного – вечно суётся в это дело) уголком. Это тёмное пятно связано с ней. Если любезные читатели мне позволят, я даже не буду называть здесь имя этой девушки.

Она, как назло, очень хорошо выглядела. Она даже была красива. Вано не преминул сделать ей фривольный комплимент, который она приняла с наигранно-любезным лицом. Встреча с Ванесом была ей неприятна, это было видно. Она даже не пыталась это скрыть, но, надо отдать ей должное, держалась холодно и благородно-воспитанно. На лице играла приличествующая случаю лёгкая (но немного натянутая) улыбка. Меня она не заметила... ну и слава Богу.

— Как ты живёшь-то, расскажи мне?— спросил Ваня, подняв на неё голубые собачьи глаза. Глаза эти сводили девчонок с ума, и он им цену знал. — А впрочем… что же ты стоишь? Садись к нам! Познакомься, это Анжела! Ты домой? Хочешь, подвезу?

— Пожалуй, да,— она кивнула, чуть помедлив.

Щёлкнул внутренний замок, она открыла заднюю дверь и… застыла с немного огорошенным лицом, но сразу совладала с собой и уселась рядом, на заднее сиденье. Дверь захлопнулась, и автомобиль отъехал.

— Привет,— сказал я.

Она кивнула.

Но промолчала.

Ваня что-то болтал без умолку, Анжела опять ржала. Что делала она я не знаю, потому что я сидел, уставившись в окно, томительных минуты три, я пытался не смотреть на неё и не слушать их разговоров. Но моё прозвучавшее имя заставило меня прислушаться и даже повернуться.

— Так значит, ты с эти Вовой мутила, да? У-тю-тю…— проговорил Ваня.

— Ммм… Я думаю, вас это касаться не должно,— веско сказала она.

— Нет, ну как это ен должно? А как же он?!

— Что?..— не поняла она.

— Как же он?— Вано произнёс моё имя и ткнул в меня пальцем. Надо сказать, с ней он общался немного свысока, иронично, и немного смеялся над ней, а она, напротив, была прохладно-вежлива, про себя не рассказывала, вопросов не задавала и вообще, отвечала коротко и ясно.

— А что он?— усмехнулась он. — Я кажется тебе в августе всё сказала. А в тот бред, который ты нёс, я не верю.

Она сделала театральный жест. Видимо, Ваня опять решил выступить в роли посредника, потому что он, помедлив несколько секунд, сказал мне:

— Давай, выходи из тени, Дон Жуан, расскажи девочке, как всё было на самом деле!

Он опять смеялся.

— Что я должен рассказать?— я напрягся.

— Ну, там, что ты её любишь, что места себе найти не можешь, что лезешь вон из кожи, и в этом вы похожи…

Ваня опять что-то забалаболил, затараторил и заболтал, но я увидел краем глаза, что она махнула на него рукой и в первый раз за вечер искренне засмеялась. Над ним.

— Не обращай внимания,— шепнул я.

— Ему что, Менделеев не даёт покоя?— таким же полушёпотом поинтересовалась она.

Я тоже махнул рукой и мы друг другу улыбнулись. Но, к моему удивлению, она не продолжила разговор, а отвернулась к окну.

Вообще поведение этой особы меня действительно удивляло. Весь прошлый год, когда мы с ней близко и хорошо общались, она буквально вешалась мне на шею, названивала и навязывалась, а теперь… Я не мог узнать в этой сдержанной, какой-то умудренной, что ли, персоне, вот ту самую маленькую легкомысленную девчонку…Пф… Как-то больно мудрёно выражаюсь… Как же не хочется говорить о ней хорошее, вы бы знали… Ну да ладно. В общем, эта метаморфоза так меня потрясла, что я вдруг заметил, что уже долгое время буквально на неё пялюсь.

Она удивлённо покосилась на меня. Потом, осторожно, ещё раз.

Потом она начала издеваться надо мной: повернулась ко мне всем корпусом, подпёрла подбородок кулаком и уставилась, хлопая глазами, прямо мне в лицо. Я смутилась и отвернулся. Она хмыкнула и подала голос:

— Останови у метро, пожалуйста. Я выйду здесь.

— Да давай я тебя до дома подкину!— удивился Ваня.

— Спасибо, я ещё должна денег на телефон положить. По этому нет.

Она собралась выходить. Ваня что-то заболтал про следующую встречу, про приятно было видеть, про он ей завтра позвонит, но она, нахмурившись, резко поблагодарила водителя и просто хлопнула дверью.

— Коза,— произнес Вано. Потом он произнёс ещё кое-что, но у нас здесь роман цензурный.

***

Мы приехали домой через час, я застал мать в ссоре с отцом, но ввязываться не захотел и, даже не поздоровавшись, прошествовал в свой тихий угол (однако мне тоже досталось: мать страшным голосом кричала, чтоб больше мой велосипед на дороге не стоял).

Велосипед, бережно переставленный мамой, опять мешался под ногами и занимал всё то свободное пространство, которое осталось от мебели, пакетов, учебников и проводочных клубков.

Но тихо материться, к собственному удивлению, я не стал. Велик сейчас помешал бы думать о важном. На данный момент важным была встреча с этой девочкой. Я прислонил его к шкафу, включил настольную лампу (ооо… дали свет…), отставил клавиатуру, взял лист бумаги и принялся рисовать.

Обдумывая прошедший день, я чертил на бумаге какие-то линии, какие – уже не помню, но это в результате образовало кулак, сомкнувшийся на корявой свечке и лужу воска в виде расплывшегося мутного сердца. По крайней мере, «картина» была на это похожа.

Мне захотелось курить. Я сдержался, разозлился и лёг спать.

Ночью мне приснилась, обёрнутая в зелёное одеяло, она, с перекрашенной в рыжий цвет головой, она качалась на качелях, прямо как два года назад. Я плюнул, опять разозлился и проснулся.

После этого весь день в голову лезла она. По этому я ходил раздражённый и гневливый до самого прихода домой.

Дома работали два мастера, одетые в синие фирменные комбинезоны, и настраивали Интернет. Мне очень хотелось высыпать на них весь свой словарный запас (они мешали мне отдыхать), но я сдержался и вышел во двор.

Спустившись на улицу я первым делом увидел зелёную машину моего друга – в ней сидел сам хозяин в сопровождении Анжелы, курил и о чём-то разглагольствовал.

Мне опять захотелось курить. «А почему, собственно, я должен себя сдерживать?»— подумал я. Точно! Это ведь она вбила мне в голову, что курение – это вред, и что я должен бросить, и что тема её реферата… Видит Бог – не брал в рот сигарету вот уже, наверное, месяцев девять. Shit, так что же я? Плевать! И на себя, и на неё! На неё особенно!

— Вано! Дай закурить.

***

«Я моральный урод»— стучало в голове, когда я поднимался по лестнице. Почему? Что случилось? Я отступился от принципа, и от этого внутри было противное ощущение безволия… То что я сделал – не есть хорошо. А она-то сама, она! Ещё ни одна девушка не занималась такими подлостями по отношению ко мне (хотя была одна дурная, но это к теме не относится). Вот как можно жить, когда твои слова полностью противоречат твоим поступкам?! Хотя, с другой стороны, её чувства были того же мнения, что и её слова. Я знаю, что она меня любила. Это было видно даже невооружённым взглядом. Но почему тогда она так поступила?! Почему она так смеялась надо мной?! Сказала Ване, что это было «временное помутнение мозгов». Хм. Пора бы уже перестать заниматься ерундой, в конце концов, я взрослый самостоятельный человек. Кто она и кто я?! Ха! Колоссальная разница.

Интересно, а может она сейчас про меня то же самое думает? Обвинять её конечно есть в чём, но сам-то я тоже хорош…